Долгие рыдания скрипок в «День Д»: подборка стихов Поля Верлена

Что интересно, стихи этого французского поэта как никогда подходят для карантина. Где чума (или коронавирус), там и упадок, он же — декаданс. Этот термин может ассоциироваться с российским Серебряным веком поэзии, но русские поэты–символисты вдохновлялись французскими символистами, в том числе — Полем Верленом.

Верлен часто использовал прием ассонанса (повторения гласных звуков), поэтому вышеупомянутое стихотворение в оригинале даже звучит как игра скрипки. К сожалению, переводы не могут сполна передать всю красоту стиха, которую можно найти в оригинале. Но тем не менее, его тексты переведены на русский язык, и одним из известных переводчиков стихов стал В. Брюсов:

Долгие песни
Скрипки осенней
Зов неотвязный,
Сердце мне ранят,
Думы туманят,
Однообразно.

Сплю, холодею,
Вздрогнув, бледнею
С боем полночи.
Вспомнится что-то.
Всё без отчёта
Выплачут очи.

Выйду я в поле.
Ветер на воле
Мечется, смелый.
Схватит он, бросит,
Словно уносит
Лист пожелтелый.

Перевод не самый точный. В оригинале лист не пожелтелый, а мертвый (morte), ветер в конце не смелый, а плохой или злой (mauvais), и он будет носить лирического героя, как мертвый лист, что стилистически отличается от образа простора, который возникает в конце у Брюсова (Ветер на воле // Мечется, смелый).

Стихи Верлена довольно мрачные. Лирическому герою в них часто тяжело, в стихах часто присутствуют образы смерти и упадка, герой чувствует себя одиноким, иными словами, в них можно найти весь спектр чувств, которые многие испытывают на карантине.

Предлагаем вам подборку стихов Верлена, которые как нельзя кстати подходят к атмосфере происходящего в мире — и, пожалуйста, не выходите из дома без необходимости.

ТОСКА

Меня не веселит ничто в тебе. Природа:
Ни хлебные поля, ни отзвук золотой
Пастушеских рогов, ни утренней порой
Заря, ни красота печального захода.

Смешно искусство мне, и Человек, и ода,
И песенка, и храм, и башни вековой
Стремленье гордое в небесный свод пустой.
Что мне добро и зло, и рабство, и свобода!

Не верю в Бога я, не обольщаюсь вновь
Наукою, а древняя ирония. Любовь,
Давно бегу ее в презренье молчаливом.

Устал я жить, и смерть меня страшит. Как челн,
Забытый, зыблемый приливом и отливом,
Моя душа скользит по воле бурных волн.

НОЧНОЙ ПЕЙЗАЖ

Ночь. Дождь. Высь мутная, в которую воздет
Зубцами, башнями ажурный силуэт
Фобурга старого, что меркнет в далях стылых.
Равнина. Эшафот. Ряд висельников хилых,
И каждый клюв ворон их треплет всякий час,
И в черном воздухе безумный длится пляс,
Пока им голени обгладывают волки.
Кой-где терновый куст и остролистник колкий
Листвою жуткою торчат со всех сторон,
Кой-где насажены на сажи полный фон.
И взвод копейщиков высоких, в латах медных,
Трех узников ведет, босых и смертно-бледных,
И копья, ровные, как зубья бороны,
Со стрелами дождя, сверкая, скрещены.

МИСТИЧЕСКИЕ СУМЕРКИ

Воспоминание с Вечерней Мглой
Дрожит и рдеет в раскаленной дали
Надежд, уже подернутых золой,
Чьи племена все дальше отступали,
Стеной вставая, что цветы заткали,
— Тюльпан, вербена, лилия, левкой, —
Виясь вокруг решетки вырезной
Подобием таинственной вуали,
И душным ядом, сладостным вначале,
— Тюльпан, вербена, лилия, левкой, —
Топя мой дух, и мысли, и печали,
В огромное томление смешали
Воспоминание с Вечерней Мглой.

СЕРЕНАДА

Как голос мертвеца, что, схоронен,
Запел бы внове,
Услышь мой резкий и фальшивый стон,
Подруга, в алькове.

Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон
Лютни ленивой:
Лишь для тебя мной этот гимн сложен,
Жестокий и льстивый.

Про золото спою я, про оникс
Глаз беспорочных,
Про Лету груди и про черный Стикс
Волос полуночных.

Как голос мертвеца, что схоронен,
Запел бы внове,
Услышь мой резкий и фальшивый стон,
Подруга, в алькове.

Я восхвалю, как должно, аромат
Сладостной плоти,
Чьи запахи всегда меня томят
В бессонной дремоте.

В конце про губы алые спою
Хрипло и глухо,
Про нежность истерзавшую твою,
Мой ангел и шлюха!

Дай, чтоб вошел и в слух, и в душу звон
Лютни ленивой:
Лишь для тебя мной этот гимн сложен,
Жестокий и льстивый!

СКЕЛЕТ

Два пьяных рейтара, на стремена привстав,
Увидели во рву, в грязи, костяк безмясый,
Добычу волчьих стай, — презрения припасы,
Где избежал зубов едва ль один сустав.

Но череп, уцелев, осклабился меж трав,
Да так, что мы такой не вынесли б гримасы.
Но, чужды мистике, отважные Фракассы
Решили (вздрогнул бы при этом сам Фальетаф),

Что это винный пар в них бродит: нахлестались!
И что мертвец во рву, завистливо оскалясь,
Пожалуй бы, не прочь и сам винца хлебнуть.

Но так как это грех — смеяться над Могилой,
Скелет, вдруг выпрямясь в своей постели стылой,
Махнул им, чтоб они свой продолжали путь.

ТОМЛЕНИЕ

Я — Рим, империя на рубеже падения,
Что, видя варваров громадных у ворот,
Небрежный акростих рассеянно плетет,
И в стилос золотой — закат струит томленье.

В душе, пустой насквозь, тоска до отвращенья.
Там, где-то, говорят, кровавый бой идет.
О! Нету сил пойти на зов столь слабый тот,
Нет воли жизнь зачать хотя бы на мгновенье!

О! Нету воли жить, и умереть нет сил!
Да, все уж допито… Брось хохотать, Вафилл!..
Все допил, все доел. Но продолжать не стоит…

Есть: глуповатый гимн, что надо сжечь тотчас,
Есть: нерадивый раб, что презирает нас,
Есть: боль невесть о чем, что вечно в сердце ноет!

МЕРЗАВЕЦ

С глазами трупа, что догнить спешит
Под этой мертвенной луною,
Мой прежний день, верней, мой вечный стыд
В окно глумится надо мною.

И голосом, всех старческих мертвей
(Таким актер в театре хнычет),
Мой вечный стыд, мой прежний день, верней,
Игриво «траляля» мурлычет.

И синим пальцем висельника шут
Над веткою гитарой машет
И над грядущим, зазиявшим тут,
Как бы подбит резиной, пляшет.

«Кривляка старый, эти штуки — брось!
Дурачиться, ей-Богу, поздно!»
Он, голосом, проржавевшим насквозь:
«Нет, это все весьма серьезно.

А до тебя, сопляк мой нежный, знай,
Заботы, право, очень мало.
Не нравится? Пожалуйста! Ступай,
Пройдись, — хотя бы вдоль канала».

---

Автор: Евсей Рыбаков
Редакторы: Ирина Суслова, Анастасия Буракова